Лев Лосев Об Уильяме Фолкнере

Текст песни "Лев Лосев — Об Уильяме Фолкнере"

Марина Ефимова: Вот что добавляет по поводу языка Фолкнера профессор Дартмутского колледжа Лев Лосев.

Лев Лосев: Это тот случай, когда не было бы счастья, да несчастье помогло. Это то, что мы читаем Фолкнера в переводе. Значит, мы читаем его не только на другом языке, но и вне его национального культурного контекста. И вот американцы, за немногими исключениями, воспринимают Фолкнера неизбежно как регионального писателя, как писателя-южанина. В первую очередь из-за языка Фолкнера, который изобилует диалектизмами. Первая реакция очень часто, когда начинаешь говорить как русский читатель о своей любви к Фолкнеру, слегка скептическая – дескать, а как вы вообще можете читать Фолкнера, когда он совершенно непереводим? И он сразу же в сознании американцев становится на определенную полочку великой, но региональной литературы, которая еще и несколько запятнана в сознании современных американцев своей некоторой политической некорректностью. Конечно, все знают, что Фолкнер был гуманист и ни в коем случае не расист, но все-таки сами средства выражения, которыми он пользовался – это язык южанина и его поколения, язык, в котором современный, очень чувствительный читатель может уловить какие-то оттенки расового высокомерия, и так далее.

Марина Ефимова: Таким образом как-то снижается значение Фолкнера по сравнению с нашим восприятием?

Лев Лосев: Я думаю, снижается. Как я сказал, для американцев он все-таки один в ряду очень многих выдающихся писателей. Для нас Фолкнер, разумеется, был писателем первой величины. Но, наверное, не только для нас, потому что часто цитируют ответ Жана-Поля Сартра. На вопрос, как он оценивает Фолкнера, Сартр, который вообще был не так уж склонен к восторженным оценкам, сказал: "Фолкнер – это бог!"

Марина Ефимова: Как мы уже говорили, слава Фолкнера началась со сборника "The Portable Folkner". Слово "portable" значит по-английски не только "портативный", у этого слова есть еще другое, устаревшее значение – "переносимый", такой, который можно вынести, осилить, выдержать. Я вспомнила об этом, когда беседовала с профессором Львом Лосевым о разнице восприятия Фолкнера русскими и американскими читателями.

Лев Лосев: Довольно уже давно у меня был один студент здесь, в Америке, прекрасно, совершенно несравненно овладевший русским языком и с немалыми литературными задатками, очень способный человек. И как-то он начал восхищаться русским разговорным выражением – "держись!" Как иногда мы это используем просто при прощании: "Ну, держись!" И мы стали говорить, как бы это перевести на английский, и выяснили, что самое близкое слово английское будет "endure", что, как он сразу припомнил, вообще любимый глагол Фолкнера – "выстоять", "выдержать". Это его страшно рассмешило, потому что он представил себе как американцы будут так на прощание или в простой разговорной ситуации друг другу говорить: "Endure!" По-английски это совершенно не звучит.

И это, по-моему, один из ключиков к разности восприятия Фолкнера русскими и американцами. Сама по себе американская действительность нашего времени отделена просто пропастью от эпохи Фолкнера, вот этого патетического совершенно отношения к действительности, в которой надо выстоять, выдержать. Этой пропасти между 1920-30 годами и концом века в русском сознании, в русской цивилизации, в русской истории нет. Для русских читателей моего поколения, 60-х годов, когда и начали знакомиться с Фолкнером в России, Фолкнер именно пришел в такой ауре экзистенциалистской философии, философии личности, предоставленной самой себе, брошенной в бездну отчаяния, когда единственным принципом становится вот это – выстоять, выдержать. Недаром Фолкнер был одним из любимых писателей Иосифа Бродского, который очень знаменательно эпиграфом к своей книге "Остановка в пустыне" выбрал как раз слова Короля Лира – "человек должен выстоять, выдержать".

https:svoboda.org/a/28833041.html